Тексты и лекции

Происхождение христианского образа (беседа)

Божественная литургия начинается с торжественного возгласа предстоятеля: «Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков». Этот возглас есть образ будущего века, который, однако, уже здесь и сейчас как словесная икона предстоит перед нами, не только как возможность и отдаленная перспектива, но как актуальность «...исполнилось время и приблизилось Царствие Божие». (Марк 1,15)
Принято говорить, что иконы не изображают нам Христа, Божию Матерь, святых, но являют, т.е. не сколько напоминают, сколько актуализируют их невидимое присутствие. Сущность и красота православного богослужения неотделимы от Священного Писания, Предания древней Церкви и ее литургической жизни. И в этом смысле Божественную литургию в целом, как и проповедь предстоятеля, можно назвать словесной иконой Христа. В свою очередь, иконописный образ Спасителя показывает нам Бога Слово – Второе Лицо Святой Троицы. Единство слова и образа образует как бы фундамент Церкви Христовой, ее потенциальную соборность. И в этом смысле собраться в Церковь (ekklnoi’a – Ecclesia), что означает, как известно, «собрание», означает составить Тело Христово. Т.е. быть не просто членами, но быть образом Тела Христова, единством во Христе. В древности, как известно, все христиане назывались святыми. И святостью христиан, и святостью Церкви является единство их как Тела Христова: Тело – Христос, глава – предстоятель собрания (священнослужитель), члены – святой народ Божий (христиане). Это есть основание для почитания святых икон. Их святость – святость Самого Христа.
Сегодня нами положено начало циклу лекций о православной иконе с той именно целью, чтобы предмет нашего почитания стал духовно более осознанным, зрелым. Я должен сказать, что в наше время, на первый взгляд, нет особой нужды в подобных лекциях. Любую информацию о иконе можно найти в интернете, десятки и сотни церковных газет и журналов, книги и компакт-диски из серии «Чудеса XX века» имеют своего покупателя. Однако, если серьёзно задуматься, сверхъестественное и чудесное не есть в иконе главное. Представим себе вполне убеждённого в своей правоте человека, который весьма аргументированно разъяснит нам, отождествляя иконопочитание с идолопоклонством, что и в языческом, дохристианском мире совершались чудеса, много чудес, иначе бы люди не поклонялись идолам... Конечно, мы можем сказать, что мы, в отличие от идолопоклонников, не поклоняемся иконам, но почитаем их. Но наш оппонент без труда докажет нам, что это одно и тоже. Как быть? Возможно ли аргументированно доказать обратное?
Нужно сказать, что иконоборчество так же старо, как и иконопочитание. Причем, иконоборцы, насколько это известно, были людьми часто очень образованными, принадлежавшими зачастую к государственной и духовной элите.
«... и познаете Истину, и Истина сделает вас свободными». В другом месте святого Евангелия мы слышим слова Понтия Пилата: «Что есть истина?..». Пилат не спрашивает, не вопрошает, он не ждет ответа. Он знает, что нет ответа на этот вопрос, или, по крайней мере, ответов много. Но давайте задумаемся вот над чем: если мы верим и знаем, а на святых иконах еще и видим, что Истина не что, а Кто..., если икона являет нам Христа, Бога, ставшего Человеком, если мы, веря в Боговоплощение, стоим на твердом основании иконопочитания, то нужно ли что-то объяснять или доказывать?
Протестантская религия, как известно, никогда не оспаривала факта Боговоплощения Сына Человеческого. Лютеране благочестиво справляют Рождество, однако саму икону Рождества Христова сознательно отвергают. Выходит, для иконопочитания, кроме принятия факта Боговоплощения, необходимо еще нечто очень существенное. Это очень важный вопрос.
Чем отличается икона от картины на библейский или евангельский сюжет? Является ли Сикстинская Мадонна, к примеру, иконой, или это религиозная картина? И где, собственно, проходит «водораздел», существует ли он? Или, например, такие вопросы: «Можно ли изображать Бога?», и «Можно ли изобразить Бога?». Согласитесь, это совершенно два разных вопроса. И если на первый вопрос мы отвечаем «да», то на второй вопрос наш ответ не может быть утвердительным, и мы должны знать, почему. На эти и другие вопросы мы в свое время исчерпывающе ответим, сейчас же раскроем основное отличие слов почитание и поклонение. «Поклонение» – значит служение. Древние язычники поклонялись не Богу, но богам, служили не Творцу, но твари. В лице идола древний язычник искал и находил «альфу и омегу» – силу, способную ответить на его жертвы и молитвы. Магический, порой грубо-чувственный и демонический характер языческого культа есть идолопоклонство. Почитание же икон в древней христианской Церкви носило принципиально иной характер, имело в основе своей совершенно другую форму и первопричину. Для нас икона – святыня. В православной традиции икона является не только лишь украшением храма или предметом богослужебного обихода: перед ней молятся, встают на колени, ее целуют, к ней относятся как к высочайшей особе. Но, надо об этом откровенно сказать, всегда существовала, к сожалению, и другая сторона иконопочитания – считать икону, саму икону, в высшей степени душеспасительной. Необходимо знать, что икона не есть сам святой, но его святой образ. И только по этой причине она святыня. Икона именно потому и именуется образом, что в основании своем указывает на первообраз. Почитая святые иконы, мы поклоняемся не доске и краскам, но самому святому, Божьей Матери, Иисусу Христу. Святость Евангелия не в бумаге и краске, не в буквах и знаках, но в истинности и смысле сказанного. Мы смотрим на знаки, но видим смысл, который они являют – реальность повествования, духовную реальность.
Икона (eikon) в переводе с греческого – портрет, изображение, образ. Образ не тождествен первообразу, он лишь доска и краски, условность безусловного. Если со вниманием читать отрывок из библейской Книги Бытия, то нельзя не заметить, что перед сотворением человека Бог говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему». И далее... после сотворения: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его». Если в первом отрывке говорится «по образу Нашему и по подобию, то во втором, причем усиленно, два раза: «по образу Своему, по образу Божию сотворил его». Некоторые святые Отцы отличают «образ» от «подобия», отмечая, что образ – это то, что изначально предвечно вложено Творцом в человека, «подобие» же достигается в результате добродетельной жизни.
Пример жизни Божией Матери - чистейший пример богоподобия, или обожения (греч. θέωσις, от греч. θεός – Бог) – христианское учение о соединении человека с Богом. Один из монашеских чинов святых угодников Божиих Православной Церкви так и называется – преподобный.
Следует сказать несколько слов о внешнем подобии в иконе. На иконе изображена личность святого, его внешние черты, характер его служения, чин. Например, святой преподобный Серафим Саровский-чудотворец, святой праведный Иоанн Крондштадтский или Василий Блаженный узнаются на иконе моментально. С другой стороны, говоря о иконах, например, преподобных Дмитрия Прилуцкого, Саввы Новгородского или Кирилла Новоезерского, мы понимаем, что перед нами не сколько характер, сколько тип, образ служения преподобного. Существенным в этом случае является не его подобие самому себе (хотя это тоже важно и неотъемлемо), но его внутреннее подобие Христу – благородство, чистота, сила, жертвенность.
Говоря о иконе, совершенно необходимо отметить следующее: всякое изображение Спасителя, Божией Матери, святых, ангелов или событий Священной Истории, независимо от того, является ли это изображение скульптурой или монументальной живописью, писанное темперными красками на доске или выполненное в мозаичной технике, – есть икона. Говоря о иконах, мы будем говорить о церковном образе вообще.
Православная Церковь учит, что икона является следствием и образом Боговоплощения. Вот что, например, пишет крупнейший исследователь иконы Леонид Александрович Успенский (1902-1987) в книге «Богословие иконы Православной Церкви» (Париж, 1980): «Несомненно, некоторые христиане, особенно пришедшие из иудейства, основываясь на ветхозаветном запрете образа, отрицали возможность его и в христианстве, и это тем более, что христианские общины были со всех сторон окружены язычеством с его идолопоклонством. Учитывая весь разрушительный опыт язычества, эти христиане пытались оградить Церковь от заразы идолопоклонства, которое могло проникнуть в нее через художественное творчество...» Все это понятно, но не могло иметь решающего значения в Церкви, как мы увидим. «Кроме того», – пишет далее Успенский, – «нужно иметь ввиду, что Спаситель избрал для Своего воплощения и первой проповеди христианства мир иудейский и греко-римский. В этом мире самый факт вочеловечения Бога и тайна креста были для одних соблазном, для других – безумием. Следовательно, соблазном и безумием был образ, их отражавший. Но как раз к этому миру и была обращена проповедь христианства.
Надо заметить, что тайна и непостижимость Боговоплощения для многих христиан первых веков требовала от Церкви особого языка. Церковь обращалась к новообращенным на языке более для них приемлемом, чем прямой образ. Это и представляется нам основной причиной обилия символов в первые века христианства. Это была, по выражению святого апостола Павла, жидкая пища, свойственная детскому возрасту. Собственно, же иконность образа очень медленно и с очень большим трудом, но всё же усваивалась человеческим сознанием в целом, и изобразительным искусством, в частности. Несмотря на существование в Церкви течений, отрицательно относившихся к изображениям, всё же доминировала основная ее линия, утверждающая образ. Выражением этой основной линии Церкви является ее Предание, утверждающее существование икон Спасителя еще при Его жизни, а также существование икон Божией Матери, появившихся после Пятидесятницы.
Надо заметить, что предок иконы – не языческий идол, как это иногда думают, но отсутствие прямого конкретного образа у древних иудеев, как точно также предком самой Церкви является не языческий мир, но древний Израиль. Для Древней Церкви было совершенно очевидно, что запрещение образа, данное Священным Писанием в Исходе (20,4) и во Второзаконии (5,12 – 19), есть временная, педагогическая, воспитательная мера, относящаяся лишь к Ветхому Завету, а не принципиальное запрещение. Преподобный Иоанн Дамаскин, раскрывая смысл ветхозаветного запрета, сопоставляет библейские и евангельские тексты и показывают, что христианский образ не только не противоречит библейскому запрету, но является его завершением. В замечательных «Словах в защиту святых икон», написанных преп. Иоанном Дамаскиным в ответ иконоборцам, мы читаем: «В Ветхом Завете непосредственное общение Бога со Своим народом происходило в голосе, в слове». Бог не показывается, пребывая невидимым. Иоанн Дамаскин подчеркивает, что, слыша Его голос, Израиль не видел никакого образа. Говоря о Боге, Писание настаивает на том, что Он пребывает невидимым: ни народ, ни даже сам Моисей не видели никакого образа Божия, но слышали только голос Его. Не видя же образ Божий, нельзя было и изображать Его, можно было лишь только письменно закрепить слова Божии, что Моисей и сделал. Да и как изобразить невидимое, бестелесное, не имеющее ни формы?..
Для нас сегодня не является загадкой назначение древнего Израиля. Назначение избранного народа – служение истинному Богу. Служение же это заключалось в его мессианстве, в подготовлении и преображении того, что должно было явиться в Новом Завете. Преп. Иоанн Дамаскин пишет: «... а когда увидишь Бестелесного ради тебя вочеловечшимся, тогда будешь делать изображение человеческого Его вида. Когда Невидимый, облекшись в плоть, становится видимым, тогда изображай подобие Явившегося... начертывай на досках и выставляй для созерцания Восхотевшего явиться... Рождение от Девы, Крещение во Иордане, Преображение на Фаворе... все рисуй и словом, и красками, и в книгах, и на досках». И далее преп. Иоанн Дамаскин пишет: «Если в Ветхом Завете непосредственное Божественное Откровение людям осуществлялось в Слове, то в Новом Завете оно осуществляется и в слове, и в образе, ибо Невидимый стал видимым, Неописуемый сделался описуемым». И действительно, когда Христос говорит своим ученикам, что глаза их блаженны потому, что видят то, что видят, и уши их блаженны потому, что слышат то, что слышат, это явно относится к чему-то такому, чего никто еще не видал и не слыхал, т.к. у людей всегда были глаза и уши, чтобы видеть и слышать. Эти слова Христа не относятся и к Его чудесам, т.к. ветхозаветные пророки тоже творили чудеса (например, Моисей или Илия). Слова эти значат, что ученики уже непосредственно видели и слышали возвещенного пророками воплотившегося Бога.
Отличительная черта Нового Завета есть то, что в нем слово неотделимо от образа. Поэтому Отцы и Соборы, всякий раз говоря об образе, подчеркивают: «Якоже слышахом, тако видехом», цитируя Псалом 47,9. Отцы Седьмого Вселенского Собора утверждали, что «предание делать живописные изображения существовало еще во времена апостольской проповеди как нечто само собой разумеющееся, несмотря на ветхозаветный запрет и некоторое противодействие. Преподобный Иоанн Дамаскин лишь систематизировал, сформировал в 8-м веке то, что существовало в Церкви изначально.
«Итак, – говорит он, – апостолы телесным образом видели Христа, видели Его страдания, Его чудеса и слышали Его слова. Сильно желаем и мы увидеть и услышать. Те видели лицом к лицу, т.к. Он телесно присутствовал. Мы же – потому, что Он не присутствует телесно, как бы через посредство книг слушаем слова Его и освящаем свой слух, и через него свою душу и считаем себя блаженными, и поклоняемся, почитая книги, через посредство которых мы слышим Его слова. Так и через посредство иконной живописи мы, созерцая изображения телесного Его вида, и чудес, и страданий Его, освящаемся и вполне удовлетворяемся, и радуемся, и считаем себя счастливыми. И почитаем, и кланяемся телесному образу Его. А созерцая телесный вид Его, мы восходим, насколько это возможно, к созерцанию и славы Его Божества. Следовательно, подобно тому, как через чувственные слова, которые мы слышим телесными ушами, мы также понимаем и духовное, так и через телесное созерцание приходим к созерцанию духовного».