Тексты и лекции

Что надо знать о иконе. Смысл и значение иконы

Что надо знать о иконе. Смысл и значение иконы

«Икона – сокровище, которое соединяет Запад и Восток, потому как своё рождение она обрела в единой Церкви».
(Романо Скальфи

Икона – есть одно из проявлений церковного Предания, наравне с Преданием, записанным и Преданием устным. Почитание святых икон существовало уже в ранней Церкви. Для современного человека, воспитанного, преимущественно, на художественных произведениях эпохи Возрождения или Нового времени, эпоха Средневековья, средневековая культура, средневековое искусство, и особенно мир иконы, может показаться странным, недоступным и даже чуждым. Отложив в сторону предубеждения, предвзятость и неосведомлённость, попытаемся взглянуть на «мрачное средневековье» по возможности непредвзято, - открыто и бесстрашно, отбросив за ненадобностью поверхностные, порой просто искажённые представления об этой эпохе.
Поиск подлинной красоты – вот дефиниция, наиболее точно определяющая сущность средневековой культуры, её сердцевину. Но что такое красота и что такое подлинность?
«Человеку свойственно ценить прекрасное. Душа человека нуждается в красоте, взыскует ее. Вся человеческая культура пронизана поиском красоты. Библия также свидетельствует, что в основе мира лежала красота и человек изначально был ей причастен. Изгнание из рая - это образ утраченной красоты, разрыв человека с красотой и истиной. Однажды потеряв свое наследие, человек жаждет его обрести. Человеческая история может быть представлена как путь от утраченной красоты к красоте взыскуемой…». (И. Языкова. «Богословие иконы»)
Икона (образ по-гречески – εικων (ейкон). Отсюда происходит и русское слово «икона») – предмет священный. Изображенный на ней лик получает, по правилу Церкви, имя через написание. Этим икона усвояется тому, кто на ней изображен, восходит к своему первообразу и становится причастной его благодати, так что при недостойном, небрежном обращении с иконой оскорбляется не живопись, а тот, чье имя она получила, ее первообраз.
По преданию Церкви первые иконы Божией Матери и Иисуса Христа были написаны в первом веке нашей эры святым апостолом и евангелистом Лукой. В последующих нескольких столетиях, начиная со второго века, христианские художники, оставаясь внешне в рамках позднеантичной живописной традиции, выработали свой особый, символический стиль. Это был язык, хорошо понятный первым поколениям христиан, язык знаков и символов. Виноградная Лоза, Птицы Небесные, изображение Доброго Пастыря, Рыбы как знака самого Спасителя. Живопись римских катакомб – самое древнее свидетельство раннехристианского искусства. Самые первые из сохранившихся до нашего времени икон – это иконы VI века, находящиеся в церквях Рима и в монастыре Святой Екатерины на Синае.
Раннехристианское искусство есть зримое исповедание веры. Зримое свидетельство веры, любви, жертвенности. Это искусство было не только проповедью о вере, это было самим актом веры, воплощённой любовью. Запечатлённой в линиях и красках проповедью Евангелия.

* * *
Божественная литургия начинается с торжественного возгласа предстоятеля: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно, и во веки веков». Этот возглас есть образ будущего века, который, однако, уже здесь и сейчас, как словесная икона предстоит перед нами, не только как возможность и отдаленная перспектива, но как актуальность – «... исполнилось время и приблизилось Царствие Божие» (Марк 1,15). Принято говорить, что иконы не изображают нам Христа, Божию Матерь, святых, но «являют» их, т.е. не сколько напоминают, сколько актуализируют их невидимое присутствие.
Сущность и красота богослужения, особенно богослужения Восточной Церкви, где икона занимает одно из центральных мест, неотделимы от Священного Писания, Предания древней Апостольской Церкви и ее литургической жизни. В этом смысле Божественную литургию в целом, как и проповедь предстоятеля, можно назвать словесной иконой Христа. В свою очередь, иконописный образ Христа показывает нам Бога Слово – Второе Лицо Пресвятой Троицы. Единство слова и образа образует как бы фундамент Церкви Христовой, ее потенциальную соборность.
С глубокой древности Церковь видела в иконе не просто один из аспектов христианского вероучения, но выражение христианской веры в его целом, церковного учения как такового. Невозможно до конца понять ни церковное искусство в целом, ни искусство иконописи в частности, без знания основ учения древней Церкви об образе.
Почитание икон Спасителя, Богоматери, ангелов и святых есть догмат христианской веры, сформулированный VII Вселенским Собором (787 г). Догмат этот базируется на основном и главнейшем исповедании древней Церкви — вочеловечении Сына Божия. Икона Христа является свидетельством истинного, а не призрачного Его воплощения. Поэтому иконы справедливо называют «богословием в красках». Об этом Церковь постоянно напоминает нам в своем богослужении. Более всего раскрывают смысл образа каноны и стихиры праздников, посвященных различным иконам, как, например, Нерукотворного Спаса, особенно же служба в праздник Торжества Православия.
Необходимо сказать, что к исповеданию веры ранняя Церковь пришла непростым, порой очень сложным путём. Во-первых, в борьбе с язычеством, во-вторых, путём внутренних споров, сомнений, богословских споров, путём борьбы с многочисленными ересями. Вот что пишет о сложности усвоения и приятия ранней Церковью иконописного образа, в связи с ветхозаветным запретом на известного рода изображения, Л. Успенский в книге «Богословие иконы Православной Церкви» (Париж, 1980): «Несомненно, некоторые христиане, особенно пришедшие из иудейства, основываясь на ветхозаветном запрете образа, отрицали возможность его и в христианстве, и это тем более, что христианские общины были со всех сторон окружены язычеством с его идолопоклонством. Учитывая весь разрушительный опыт язычества, эти христиане пытались оградить Церковь от заразы идолопоклонства, которое могло проникнуть в нее через художественное творчество...» Все это понятно, но не могло иметь решающего значения в Церкви... «Кроме того», – пишет далее Успенский, – «нужно иметь в виду, что Спаситель избрал для Своего воплощения и первой проповеди христианства мир иудейский и греко-римский. В этом мире самый факт вочеловечения Бога и тайна креста были для одних соблазном, для других - безумием. Следовательно, соблазном и безумием был образ, их отражавший. Но как раз к этому миру и была обращена проповедь христианства.
Надо заметить, что тайна и непостижимость Боговоплощения для многих христиан первых веков требовала от Церкви особого языка. Церковь обращалась к новообращенным на языке более для них приемлемом, чем прямой образ. Это и представляется нам основной причиной обилия символов в первые века христианства. Это была, по выражению святого апостола Павла, жидкая пища, свойственная детскому возрасту. Иконность же образа очень медленно и с большим трудом усваивалась человеческим сознанием и искусством.
Итак, несмотря на существование в Церкви некоторых течений, отрицательно относившихся к изображениям, существовала и основная ее линия, утверждавшая образ. Надо заметить, что предок христианского образа – не языческий идол, как это думают иногда, но отсутствие прямого конкретного образа у древних иудеев, точно так же предком самой Церкви является не языческий мир, но древний Израиль. Для Церкви совершенно очевидно, что запрещение образа, данное Священным Писанием в Исходе (20,4) и во Второзаконии (5,12 – 19), есть временная, педагогическая, воспитательная мера, относящаяся лишь к Ветхому Завету, а не принципиальное запрещение.
Преподобный Иоанн Дамаскин, раскрывая смысл ветхозаветного запрета, сопоставляет библейские и евангельские тексты и показывают, что христианский образ не только не противоречит библейскому запрету, но является его завершением. В замечательных «Словах в защиту святых икон», написанных преп. Иоанном Дамаскиным в ответ иконоборцам, мы читаем: «В Ветхом Завете непосредственное общение Бога со Своим народом происходило в голосе, в слове. Он не показывается, пребывает невидимым и подчеркивает, что, слыша Его голос, Израиль не видел никакого образа».
Говоря же о Боге, Писание настаивает на том, что Он пребывает невидимым: ни народ, ни даже сам Моисей не видели никакого образа Божия и слышали только голос Его. Не видев образа Бога, они, естественно, не могли и изобразить Его, они могли лишь письменно закрепить слова Божии, что Моисей и сделал. Да и как изобразить невидимое, бестелесное, не имеющее ни формы, ни величины, ни краски?
Для нас не составляет сегодня трудной задачи определить назначение избранного народа. Назначение избранного народа – служение истинному Богу. Служение же это заключалось в его мессианстве, в подготовлении и преображении того, что должно было явиться в Новом Завете. Преп. Иоанн Дамаскин пишет: «...а когда увидишь Бестелесного ради тебя вочеловечшимся, тогда будешь делать изображение человеческого Его вида. Когда Невидимый, облекшись в плоть, становится видимым, тогда изображай подобие Явившегося... начертывай на досках и выставляй для созерцания Восхотевшего явиться... Рождение от Девы, Крещение во Иордане, Преображение на Фаворе... все рисуй и словом, и красками, и в книгах, и на досках». И далее преп. И. Дамаскин пишет: «Если в Ветхом Завете непосредственное Божественное Откровение людям осуществлялось в Слове, то в Новом Завете оно осуществляется и в слове, и в образе, ибо Невидимый стал видимым, Неописуемый сделался Описуемым».
И действительно, когда Христос говорит своим ученикам, что глаза их блаженны потому, что видят то, что видят, и уши их блаженны потому, что слышат то, что слышат, это явно относится к чему-то такому, чего никто еще не видал и не слыхал, т.к. у людей всегда были глаза и уши, чтобы видеть и слышать. Эти слова Христа не относятся и к Его чудесам, т.к. ветхозаветные пророки тоже творили чудеса (например, Моисей или Илия). Слова эти значат, что ученики уже непосредственно видели и слышали возвещенного пророками воплотившегося Бога.
Отличительная черта Нового Завета есть то, что в нем слово неотделимо от образа. Поэтому Отцы и Соборы, всякий раз говоря об образе, подчеркивают: «Якоже слышахом, тако видехом». (Псалом 47,9) Отцы VII Седьмого Вселенского Собора утверждали, что «предание делать живописные изображения существовало еще во времена апостольской проповеди как нечто само собой разумеющееся, несмотря на ветхозаветный запрет и некоторое противодействие. Преп. Иоанн Дамаскин лишь систематизировал, сформировал в 8-м веке то, что существовало в Церкви изначально.
«Итак, – говорит Иоанн Дамаскин, – апостолы телесным образом видели Христа, видели Его страдания, Его чудеса и слышали Его слова. Сильно желаем и мы увидеть и услышать. Те видели лицом к лицу, т.к. Он телесно присутствовал. Мы же – потому, что Он не присутствует телесно, как бы через посредство книг слушаем слова Его и освящаем свой слух, и через него свою душу и считаем себя блаженными, и поклоняемся, почитая книги, через посредство которых мы слышим Его слова. Так и через посредство иконной живописи мы, созерцая изображения телесного Его вида, и чудес, и страданий Его, освящаемся и вполне удовлетворяемся, и радуемся, и считаем себя счастливыми. И почитаем, и кланяемся телесному образу Его. А созерцая телесный вид Его, мы восходим, насколько это возможно, к созерцанию и славы Его Божества. Следовательно, подобно тому, как через чувственные слова, которые мы слышим телесными ушами, мы также понимаем и духовное, так и через телесное созерцание приходим к созерцанию духовного».
Если со вниманием читать библейскую Книгу Бытия, то нельзя не заметить следующее. Перед сотворением человека Бог говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему». И далее... после сотворения: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его». Если в первом отрывке говорится «по образу Нашему и по подобию, то во втором, причем усиленно, два раза: «по образу Своему, по образу Божию сотворил его».
Некоторые святые Отцы отличают «образ» от «подобия», отмечая, что образ – это то, что изначально предвечно вложено Творцом в человека, «подобие» же достигается в результате добродетельной жизни. Пример жизни Божией Матери – чистейший пример Богоподобия, или Обожения. В древности, как известно, все христиане назывались святыми. И святостью христиан, и святостью Церкви является единство их как Тела Христова: Тело – Христос, глава – предстоятель собрания (священнослужитель), члены – святой народ Божий (христиане). Это есть основание для почитания святых икон. Их святость – святость Самого Христа.
В истории Церкви были ожесточённые споры, были серьёзные нестроения, ереси. Однако Церковь в лице её святых Отцов неустанно боролась как против ересей, так и против опасности обмирщения церковного искусства. Голосом своих святителей и верующих мирян Церковь на протяжении многих столетий старалась защищать древнее церковное Предание от проникновения в него чуждых ему элементов, свойственных, например, искусству мирскому. Нельзя забывать, что как мысль в религиозной области не всегда была на высоте истинного богословия, так и художественное творчество не всегда было на высоте подлинного иконописания. Поэтому нельзя считать непогрешимым авторитетом всякий образ, даже если он древний и очень красивый, а тем более – если он создан в эпоху упадка богословия и церковной жизни. Такой образ может соответствовать учению Церкви, а может и не соответствовать, вместо того, чтобы наставлять, может вводить в заблуждение. Другими словами, учение Церкви может быть искажено образом так же, как и словом. Поэтому Церковь всегда боролась не только за художественное качество своего искусства, но за его подлинность, не только за его красоту, но за его правду.
Икона есть образно выраженная молитва, и понимается она, главным образом, через молитву. Она изначально была рассчитана на молитвенно предстоящего перед ней верующего. Ошибается тот, кто ищет в иконе внешней красивости. Церковное творчество отличается совершенно иным пониманием красоты. Красота духовная выше телесной, и цель христианской жизни заключается в восхождении к Первоисточнику красоты – Богу.
Природа – одно из средств познания Бога. Через созерцание ее красоты человеку, однако, очень трудно бывает представить себе мир небесный, мир духовный. Именно по этой причине Церковь установила некое посредство, как бы мост от мира вещественного к миру духовному, создав символ – наглядное изображение истин веры, выработав при этом особые, только ему свойственные формы.
Говоря преимущественно о иконе, написанной красками на доске, мы говорим о иконописном образе в целом, имея в виду и другие виды и формы иконописного творчества: мозаику, фреску, пластику, книжную миниатюру. Рассуждая о специфических особенностях иконы, в связи с её содержанием, нельзя не сказать о форме, это содержание выражающей. Как известно, содержание любого художественного произведения не существует независимо от формы, в которой оно себя проявляет. Коснёмся основных особенностей иконописного образа, связанных с формой. Начнём с категории пространства. Поговорим об обратной перспективе в иконе.
Если пойти от обратного, представив себе, как художник-реалист в отличие от художника-иконописца понимает пространство картины, то главным отличием будет видение им плоскости холста как потенциальной глубины. Это видение он делает своим живописным методом, как бы заставляя зрителя поверить в эту глубину. На двухмерной плоскости холста создается иллюзия трехмерного пространства.
Мастер-иконописец и мыслит, и действует совершенно иначе. Он сознательно подчеркивает плоскостность доски плоскостным изображением. Язык иконы – это не «иллюзия реальности», но реальность символа. Икона – это «всего лишь» доска и краски. Подчеркивается именно эта изобразительная реальность, реальность символа. Перед нами не сам святой, но его образ. Не иллюзия, но, если хотите, действительность. Иначе говоря, образ и первообраз в их единстве.
Живописная картина выстраивается по законам «прямой» или, как иначе говорят, «линейной» перспективы. Физиология нашего зрения, его чувственный аспект и связанный с ним акт восприятия пространства передаётся в картине иллюзионистически – на двухмерной плоскости холста создаётся иллюзия трёхмерного пространства.
Изобразительный метод и способ изображения у иконописца совершенно другой. Смысловой и композиционный центр иконы не в «глубине» картинной плоскости, но непосредственно перед нами. Мы, если так можно сказать, находимся «лицом к лицу» с образом.
Надо заметить, что пространство иконы не является абсолютно плоскостным. В основе своей оно действительно плоскостно, но совершенно иначе плоскостно, чем мы это можем видеть в детском рисунке. Это пространство и плоскостное, и не плоскостное, говоря современным языком, это пространство сферическое. Это удивительно, но задолго до открытий современной науки древнему иконописцу было дано ощущение того, что мы сегодня именуем многомерностью пространства. Глядя на византийские или русские иконы, нельзя не поразиться внутреннему ведению и глубочайшей интуиции древнего мастера. То, что современная наука называет единством пространства-времени, было интуитивно пережито и художественно осознано древним мастером ещё задолго до зарождения современного научного знания. Каким-то непостижимым образом ему было дано не только ощутить, но и передать в линиях и красках «взаимоисключающее» единство иллюзорного и реального, внешнего и внутреннего, материального и духовного.
Как же проявляет себя метод обратной перспективы в иконе, в чём его особенность? Главнейшая особенность обратной перспективы в том, что «точка схода» располагается не в глубине картинной плоскости, как это обычно происходит в реалистической картине, но в предстоящем перед иконой человеке. Этот способ иллюстрирует, лучше сказать, визуально актуализирует идею изливания мира горнего в наш мир, мир дольний. Мир горний – это мир совершенный, мир неземной красоты, место присутствия самого Творца – бытие Божие.
Рильке говорил: «Сущность красоты не в действии, но в бытии». (“Das Wesen der Schönheit liegt nicht im Wirken, sondern im Sein“). Эти слова легче понять, продолжив тему формальных и стилистических особенностей в иконе и картине, их принципиального отличия. Бытийность иконы и изобразительность картины – два различных основания для создания художественного образа, два способа видения красоты. Если картина показывает нам действие красоты в мире, то иконописный образ сам есть воплощённая красота, он в прямом, а не в переносном смысле является символом красоты неземной. Сакральность изображения подчёркивается в иконе, как правило, предельной фронтальностью. Доминируют статика и симметрия. Картина говорит нам о действии, икона – о действительности. Картина показывает нам явление красоты в мире, икона – мир Красоты. Иными словами, картина изображает, икона – являет, картина повествует, икона – свидетельствует.
В иконе, в отличие от реалистической картины, нет внешнего источника света. Свет исходит от ликов, одеяний, горок, палат, из их глубины. Этот свет божественного озарения, символ святости. Ассист (золотые изящные линии в виде лучиков), а также так называемые движки (маленькие, короткие, часто белые линии на самых выступающих частях одеяний и ликов) – символы нематериального, Божественного света, печать света фаворского.
Говоря о символике света, следует обратить внимание на то, как по-разному изображаются нимбы на иконах и на живописных картинах. На картинах нимб представляет собой изображенный в перспективе круглый плоский предмет, как бы висящий над головой – венец, награда, данная святому как бы извне. Иконный нимб, нимб православных икон представляет собой венец святости, рожденный, если так можно выразиться, изнутри.
С внутренним содержанием иконы связаны и её колористические, цветовые особенности, которые, в свою очередь, неразрывно связаны с символикой образ)